Осипов Анатолий Витальевич (1970-2008). Отец – офицер советской армии, мать – финработник. Закончил с красным дипломом исторический факультет Одесского государственного университета. Был аспирантом ОГУ. Работал в Херсонском историческом краеведческом музее, был учителем истории в школе. Является автором нескольких статей по истории белогвардейского движения на Юге Украины. В возрасте тридцати семи лет скончался после тяжёлой и продолжительной болезни. Без отца остались двое маленьких детей.

Творчество Анатолия Осипова – это яркий пример того, как стихи, в общем-то, скромного по уровню своего технического мастерства автора, могут быть интересны и притягательны. Его поэзия это безразмерный кладезь литературоведческих идей и теорий. В данной поэзии много эстетических находок, которые порой поражают воображение своей яркостью и красотой. Анатолий Витальевич являлся типичным поэтом-символоромантистом. В его стихах от правого символизма есть, кажется, всё: эмоциональная вязкость, насыщенность, смакование, мистицизм, космизм, монархизм и белогвардейщина, а ещё выспренность, экзальтированность, преклонение перед прошлым, ностальгия по временам монархии, воспевание мужественности и ратного подвига. Преобладают зрительные образы. В стихах явно присутствует утончённость и нестандартный способ мышления. Автор остро чувствует Её Величество Вечность, которая явно присутствует у всех поэтов-символоромантистов. Много иронии и самоиронии. Мистика, граничащая с волшебством. К женщине лирический герой Анатолия Осипова относится с юмором и лёгким сарказмом. Часто в стихах автора встречается фантасмагория. Самые яркие метафоры: «И откуда взгляд, как ветер… » и «Стволы бутылок, поднеся к виску… ». Лично мне, хочется сказать спасибо Анатолию Витальевичу за историческую память. Он своими стихами, красивыми и мужественными, будил в людях воспоминание о былой Великой и Неделимой России, которую так любил и которой восторгался. Если бы белые воины встали из своих могил, они бы оценили по достоинству поэзию этого пусть и малопрофессионального, но такого яркого, фееричного и искреннего автора. Всё стихотворное наследие Анатолия Осипова увидело свет под редакцией Вашего покорного слуги. Жаль, что автор ушёл так рано, но для поэта 37 лет – это целая Вечность… Если кто-нибудь когда-нибудь защитит по творчеству Анатолия литературоведческую кандидатскую диссертацию, я не удивлюсь.
Павел Иванов-Остославский.


Юнкера-Алексеевцы

Что за дело, Боже правый:
Справа пули, слева дым
И к земле приник кровавый
День погоном золотым!

Вот вершится славный, бравый
«Алексеевский парад»:
За Царя и за Державу
Умереть здесь каждый рад!

Не мальчишки, право-слово,
А солдаты – на века
После штурма штыкового
И лихого марш-броска!

Но под Ольгинской станицей
Где атаки кутерьма,
В одночасье ваши лица
Стали горькими весьма…

И откуда взгляд, как ветер…
И откуда сказки-сны…
Было утро, день был светел…
Павших трупы так черны...

01.06.1996
* * *


Не случиться и не судится
От зари и до темна
На моей замерзшей улице
Суета и маята.
Сущий мрак, не видно месяца,
Звёзды смутно-далеки…
Не влюбиться, не повеситься
Мне теперь уж ни с руки….
Мне не высказать желания,
Я теперь - лишь пустота,
Вздохи, встречи, расставания,
Руки, звуки, суета…

* * *

Свет зарниц в темноте был не светел, а рыж
Залпы пушек и чёрные дали…
На железной дороге Одесса-Париж
Красным знаменем бесов пугали…
И зловещая темень космических сфер
Шла на землю тяжёлым туманом,
И поручик – почти молодой Люцифер -
Предвкушеньем атаки был пьяный…
Я его, подлеца, так давно не терплю
Он невежда, он варвар, он половец,
Он предаст эту землю огню и мечу
И под землю сойдёт - добрый молодец…

Париж 15.07.1994

***

Всегда напудренная и ухоженная,
Изящно ветреная и манерная,
Немного томная, от Бога сложенная,
Чуть-чуть несносная, слегка неверная.

Вам спотыкаться в думах о вечном,
Сгинуть мне в ночи грустной загадкой.
Быть нам ушибленным и искалеченным -
Двум генералам войны за сладкое.

***

Мой гений сладкий, день так молод -
Вы спите дольше, не беда.
Пусть за окном декабрьский холод,
И ветер с моря, как всегда.

Смирившись, промолчу, но утром
В своей любви смогу остыть…
Я все пойму, я буду мудрым,
И я вернусь к Вам… Может быть…
Мадам Карине, без грусти и
кошачьих сантиментов - автор


Мадам Карина, Вам уже за тридцать -
Уже не пышет жизнью Ваша стать…
Не отдохнуть и не повеселиться
Хоть разломай скрипучую кровать!

Который год и муторно, и пусто
В моем окне немытое стекло;
В моей душе не выпитое чувство
И бледное, красивое лицо…

Уж если нам и выпало родиться
Носить ботинки, шляпу и пальто,
Давайте съездим этим летом в Ниццу
Или Париж, а впрочем, все не то…

Конечно, я останусь нынче дома.
Мадам Карина, может иногда,
Как старый и доверенный знакомый,
Я буду снова приходить сюда.

Вы мне споете, вон она гитара,
И в деке трещина, и голос с хрипотцой
О близости вселенского пожара
И о любви извечно роковой.
* * *

……………………………………
……………………………………
Поднимутся цепи опять и опять
Поднимутся цепи, чтобы не встать
Черное поле, горячий свинец
Яма по пояс, делу венец
Цепи поднимутся, веруя в слово -
В славу Деникина, в славу Краснова!
Славная битва, соленая твердь
Утром молитва, вечером смерть…
Быстро братушки, сердце залечит
Треск пулемета, взрывы картечи…
Вечером водка, если в живот,
Быстро протянешь ноги вперед
Если додышит, - на посошок,
Врач разрешает, только глоток…
Русская жгучая, фляга-трофей…
Жалко гвардейских белых коней…
Холодно к ночи на большаке -
Роют окопчики, щелкают вшей.
Там – на Литовском - горсть юнкеров…
Вышло могилу - без Сапогов…
Если так вышло, богу поклон,
Если в нагане последний патрон,
Веру, Россию, солнечный май
Юнкер мальчишка стой-защищай!
Бейся до смерти – ты не один -
Старой России будущий сын…

* * *

Сны, - приведенья и покойники
С любовью пылкой пополам…
Бодлера том на подоконнике,
За подоконником бедлам…
Не обижаясь на неволю,
Порхают, - крылышки вразлет:
В моем шкафу семейство моли
Съедает старый редингот.
Что им столетий зов утробный:
Добротна, шелковиста нить -
При гастрономии подобной
Не то, что век - эпоху жить!
Пусть неприметны, нелюбимы,
Пусть убиваемы людьми,
Но все ж вкуснее габардина
Еды им в мире не найти!
Как непосильные оковы,
Одежду отряхнешь с себя…
Да сгинут бледные покровы
И тегеранская парча!
По букве древнего закона,
Поддавшись слабости огню,
Кому-то блузку из шифона
На ужин жертвуешь в меню.
Я так устану, утешаясь,
И не утешусь – нелюбим,
И ваш полет не прерывая,
Я уберу весь нафталин.
Так вейся, божее созданье,
От гардероба и к дивану,
Ведь редингот не мирозданье -
Себе я новенький достану

03.04.1995

* * *

Хорошо играешь, но без жизни
Хоть вполне стараешься в начале:
То ли струны в серебре обвисли,
То ли руки тонкие устали.

Зал молчит и изредка кивает,
Но вовсю старается смычек,
И когда Бетховен засыпает
Будит его ритмом башмачок

Где-то звонко отражает звуки
Люстры бронза к мраморным ступеням,
Может быть, прислушаться от скуки
Присмотреться к нотам и коленям.

Странно в мире, сыро и тревожно
И не по себе от ваших фуг,
Но сегодня дождь, и все возможно
Для умелых и свободных рук…
Одесса 03.1996.



Память
Только змеи сбрасывают кожи,
Чтоб душа старела и росла.
Мы, увы, со змеями не схожи,
Мы меняем души, не тела.
Память, ты рукою великанши
Жизнь ведешь, как под уздцы коня,
Ты расскажешь мне о тех, что раньше
В этом теле жили до меня.
Самый первый: некрасив и тонок,
Полюбивший только сумрак рощ,
Лист опавший, колдовской ребенок,
Словом останавливавший дождь.
Дерево да рыжая собака,
Вот кого он взял себе в друзья,
Память, Память, ты не сыщешь знака,
Не уверишь мир, что то был я.
И второй... Любил он ветер с юга,
В каждом шуме слышал звоны лир,
Говорил, что жизнь — его подруга,
Коврик под его ногами — мир.
Он совсем не нравится мне, это
Он хотел стать богом и царем,
Он повесил вывеску поэта
Над дверьми в мой молчаливый дом.
Я люблю избранника свободы,
Мореплавателя и стрелка,
Ах, ему так звонко пели воды
И завидовали облака.
Высока была его палатка,
Мулы были резвы и сильны,
Как вино, впивал он воздух сладкий
Белому неведомой страны.
Память, ты слабее год от году,
Тот ли это, или кто другой
Променял веселую свободу
На священный долгожданный бой.
Знал он муки голода и жажды,
Сон тревожный, бесконечный путь,
Но святой Георгий тронул дважды
Пулею нетронутую грудь.
Я — угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле,
Я возревновал о славе Отчей,
Как на небесах, и на земле.
Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
Стены нового Иерусалима
На полях моей родной страны.
И тогда повеет ветер странный —
И прольется с неба страшный свет,
Это Млечный Путь расцвел нежданно
Садом ослепительных планет.
Предо мной предстанет, мне неведом,
Путник, скрыв лицо: но все пойму,
Видя льва, стремящегося следом,
И орла, летящего к нему.
Крикну я... Но разве кто поможет, —
Чтоб моя душа не умерла?
Только змеи сбрасывают кожи,
Мы меняем души, не тела.