Критика на «Маленькую Катеньку», «Маленькую Катеньку-2» и на «Это я, Господи!»

«Маленькая Катенька». Автором этой восхитительной повести является практически не известная читающей публике Харьковская писательница Екатерина Николаевна Щировская, в девичестве Рагозина; (с ударением на первом слоге). Екатерина Николаевна родилась в дворянской семье. Её предки по линии Рагозиных первоначально были польско-литовскими шляхтичами. Со временем они перешли на службу к русским царям. Это древний род, занесён в шестую часть Бархатных книг по нескольким губерниям. Екатерина Николаевна принадлежала к Калужской ветви этого рода. Её отец – Николай Николаевич – штабс-капитан тяжелой (конной) артиллерии. Участник Первой мировой и Гражданской войн. Участвуя в добровольческом движении, был тяжело ранен. Вскоре умер, едва выехав за границу. Мать – Варвара Алексеевна Озерова – являлась потомком древнего русского рода Озеровых. Её отец был кавалергардом, генералом-от-кавалерии, служил в Туркестане. Вышла замуж писательница за известного поэта Владимира Щировского, потомственного дворянина, сына сенатора. Владимир Щировский погиб на фронте в самом начале войны. Он был призван в действующую армию, скрыв от властей, что страдает хроническим аппендицитом. На фронте у него случился приступ этой болезни, и его положили в медсанбат. Тогда раненых, спасая от быстро наступающего противника, погрузили на полуторку и повезли вглубь территории. Немецкая авиация настигла автомобиль и подвергла его бомбардировке. Владимир Щировский погиб. От него не осталось даже могилы… После войны Екатерина Николаевна долгое время работала библиотекарем. У писательницы была родная сестра Александра Николаевна, которая стала автором книги мемуаров «Это я, Господи!». Эта книга, мудрая и философски глубокая, стала литературным итогом жизни Александры Николаевны, умершей в 2012-м не 99-м году жизни.

Повесть «Маленькая Катенька» - это собственные воспоминания автора о своём дореволюционном детстве. Повесть дышит очарованием старины, красотой благородства, дворянской культуры, любовного отношения к людям и к прошлому.

Можно сказать без особого преувеличения, что соавтором её повести «Маленькая Катенька-2» является её родная бабушка Екатерина Васильевна Озерова (Чемесова). Именно бабушкины рассказы о старине, яркие, мастерские, красивые, записала Екатерина Николаевна, а потом литературно обработала.

Этими повестями восторгались самые разные люди. Например, главный редактор «Дворянского Альманаха» Борис Прохорович Краевский, мой отец, многие члены Российского Дворянского Собрания, в том числе и Херсонского филиала. Наверное, каждый в них видел что-то своё. Кто-то ассоциировал с ними собственные детские воспоминания, кто-то умилялся ребяческой чистотой и непосредственностью их героев, кто-то был убеждён, что настоящие дворяне именно так и жили, как описано в этих произведениях. В чём же успех этих повестей? Почему они так нравятся людям? Успех в искренности, доброте, сердечности, в высоком идеале человеческих отношений, который несут данные повести. А ещё – в сказочности. Многие читатели восприняли эти произведения, как сказки о далёкой и почти уже полностью забытой, но такой милой и трогательной старине. Люди хотят читать сказки, но не такие, в которых всё сплошной вымысел, а реальные, как бы непридуманные, как бы жизненные, без Кащеев, Бабы-Яги и Змея Горыныча. Это сказки для взрослых, которые давно уже не верят в существование сказочных персонажей, но которым очень хочется верить во что-то доброе и светлое. Екатерина Николаевна создаёт идеальный, наполненный любовью и радостью мир, и в этот прекрасный мир, конечно, хочется попасть каждому измученному жизненными лишениями человеку. В душе у каждого человека должно быть что-то святое. С течением жизни, теряя сакральности восприятия мира и пропитываясь духом «низкой прозы», как говорится, люди инстинктивно стремятся найти нечто прекрасное и совершенное, хотят обрести свой когда-то потерянный Рай… Именно поэтому повести про маленькую Катеньку так близки многим людям, которые прочли их. К числу этих счастливцев принадлежу и я.
Павел Иванов-Остославский.

Графиня Александра Николаевна Доррер (Рагозина) была моложе своей сестры на несколько лет. О её, насыщенной событиями, невзгодами, радостями и печалями биографии, можно судить из книги «Это я, Господи», которую она написала, находясь уже в довольно-таки почтенном возрасте. В те времена, когда она писала большую и местами почёрканную рукопись этой книги, я дружил с нею, и часто бывал у неё дома. Я стал свидетелем рождения этой замечательной, но трудно давшейся автору, книги. Трудной вовсе не в литературном отношении, а в жизненном… Она ведь написала не роман, а воспоминания своей собственной жизни, жизни, в которой было всё: три войны, голод, раскулачивание, гонения на дворян и интеллигенцию, смерть родных и близких. Александра Николаевна, пожалуй, была самой умной женщиной, которую мне довелось знать в своей жизни. Даже женщины-профессора и -доценты, с которыми я был знаком во время учёбы в Херсонском государственном университете, с нею не сравнятся. У них ум идёт от учености, от окультуренности и эрудиции, а у Александры Николаевны – от природы. Природный интеллект дорогого стоит…

Я приходил в гости к графине Доррер, как правило, во второй половине дня. Я с упоением и благоговением слушал её рассказы о её довоенном житье-бытье. Она была блистательной рассказчицей. Она прекрасно знала историю, особенно историю живописи, ведь в молодости она дважды закончила Киевский институт культуры по специальности «История изобразительного искусства». Её два высших образования – это была особая история. В книге воспоминаний её нет. После Великой Отечественной войны советская власть, почувствовав новую силу и крепость, взялась издеваться над потомками дворян, как говорится, пуще прежнего. Александре Николаевне не засчитали высшее образование, которое она получила до войны. Ей пришлось повторно поступить в тот же вуз и на туже специальность. Только после того, как она получила второй диплом, точно такой же, как первый, родная Совдепия смилостивилась над гордой графиней и позволила ей работать в культпросветучилище в качестве преподавателя, то есть, по специальности. Вышла замуж Александра Николаевна за графа Алексея Георгиевича Доррера (откуда и титул), сына камергера Двора Его Императорского Величества и министра юстиции одной из Среднеазиатских республик, возникших после Октябрьского переворота 1917 года. История Дорреров тоже весьма не безынтересна. Это графский род французких иммигрантов, переселившихся в Россию во время Великой Французкой революции. Известны они с XVII века. Основатель рода французкий дворянин де Меронвиль, который получил графское достоинство и новую фамилию «Д*Оррер», что в переводе с французкого означает «Ужасный». Эти почести были получены де Меронвилем от Германского императора за «ужасное рвение на военной службе». Родоначальник же Озеровых, дьяк Фёдор Озеро, был личным секретарём патриарха Гермогена, которого поляки замучили голодной смертью за то, что он отказался агитировать русский народ в их пользу и рассылал подмётные письма с призывами к восстанию. Судьбу своего патрона разделил и Фёдор. Царь Алексей Михайлович пожаловал его потомкам наследственное дворянство и герб со сломанным православным крестом. История рода Озеровых является ярким напоминанием всем нам – людям, живущим в XXI веке, что за Веру, Царя и Отечество надо стоять до самого конца: до победы или до смерти... Вот бы и нам научиться у предков так поступать!
Павел Иванов-Остославский.



Мело, мело по всей земле, во все пределы…

Думая над тем, о чём бы ещё написать литературно-критическое эссе, я почти случайно наткнулся на известнейшее стихотворение Бориса Пастернака «Зимняя ночь». Я, разумеется, знал его и ранее, но оно поразило и заворожило меня по-новому. Это стихотворение является ярчайшим примером «подсознательной поэзии». Читатели сайта «Древо Поэзии» познакомились с такой литературой, читая стихи и критические разборы к ним таких поэтесс, как Александра Крюкова и Наталья Кислинская. В данном случае пример «подсознательной поэзии» явил нам мужчина – Борис Пастернак. В этом стихотворении, конечно, меньше подсознательности и «мутности» и больше логики. Этот шедевр стихотворства меня поразил вот чем: здесь речь идёт о любви и даже о плотской любви, но описано это чувство настолько красиво и целомудренно, настолько чистоплотно и благородно, что после прочтения данного стихотворения язык не повернётся назвать сладострастие чем-то низким или греховным. Вот, уважаемые дамы и господа современные литераторы, как надо писать стихи о любви и даже о сладострастии! Борис Пастернак – гениальный мастер поэзии, раз ему удалось так прекрасно описать то, что другим не удаётся изобразить без циничных, скабрезных или вульгарных подробностей. В этом стихотворении присутствует высочайший уровень художественности и эстетизма, которые превзойти почти невозможно.

О чём же конкретно пишет Пастернак? А вот о чём. Холодный и снежный февраль. За окном метёт метель, а в тёплой комнате – двое: он и она… Вьюга, завывая, чертит на оконном стекле свои причудливые, замысловатые узоры… Автор выражается эвфемизмами, прибегает к табуированию: «На озарённый потолок ложились тени. Скрещенье рук, скрещенье ног, судьбы скрещение». О чём это? Лирические герои занимались гимнастикой или акробатикой на сон грядущий? Нет… Тут другое… «И падают два башмачка со стуком на пол и воск слезами с ночника на платье капал». А это о чём? Женщина сбросила свои туфельки, даже не снимая их, как она сделала бы в обычных условиях. В порыве страсти и поцелуев она их просто скинула… А на счёт воска, который с ночника слезами на платье капал? После близости женщины всегда плачут… Их душу переполняет сладкий страх, любовь и отчаянье одновременно… Они думают: «А с тем ли мужчиной я связала свою судьбу? А не обманет ли он меня, не придаст ли?». «На свечку дуло из угла, и жар соблазна вздымал как ангел два крыла крестообразно» - очень красиво написано о жаре сладострастия, об ангеле любви, который вздымает два своих крыла, защищая два влюблённых сердца от всех невзгод этого мира. «Мело весь месяц в феврале и то и дело свеча горела на столе, свеча горела». Весь февраль было холодно, но он и она постоянно встречались в тёплой и уютной комнатке и придавались священному жару любви… Вот, как можно рассказать о плотских утехах, не произнеся напрямую ни одного дурного слова! А теперь я хочу у Вас спросить, уважаемые читатели: это стихотворение неприлично? Вовсе нет! Хотя оно написано о вещах, которые явно принято скрывать в интеллигентном обществе. А разве может быть неприличной святая и возвышенная любовь, любовь между мужчиной и женщиной – такая, какая изображена в этом прекрасном стихотворении?
Павел Иванов-Остославский.
14 мая 2013 года. Херсон.

Борис Пастернак
ЗИМНЯЯ НОЧЬ

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.

И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.